В пелене едкого дыма она больше угадала, чем увидела силуэт, застывший в неестественной позе на укрытой черными хлопьями земле. Хиляль не знала, что заставило ее сдвинуться с места: надежда, что, взяв Леона за руку, она почувствует родное тепло или отчаяние от мысли, что его длинные изящные пальцы никогда больше не прикоснутся к ее коже.
Стеклянная крошка резала ладони в кровь, но девушка не чувствовала боли. Ничего, кроме страха не почувствовать биения жизни под холодными пальцами, прикоснувшись к жилке на шее.
- Леон… - скорее едва различимый всхлип, чем оклик. - Пожалуйста, очнись. Пожалуйста, останься со мной…
Его безупречное лицо, словно выведенное умелой рукой мастера лучшими красками мира, было безмятежно, ничто не выдавало в нем произошедшей трагедии. Непослушная прядка, так любимая ею, упала на высокий лоб, мягкие губы застыли в полуулыбке.
- О, Аллах, не наказывай его за мой грех, прошу! - горячие слезы жгли глубокие порезы на щеках, но могла ли эта боль сравниться с той, что терзала сердце? – Прости меня, Леон, прости… Во всем моя вина… Клянусь, я никогда не отпущу твоей руки! Перед Всевышним я обещаю тебе, Леон! Вернись ко мне… Даже если ты никогда не простишь меня… Даже если прогонишь… Я прошу тебя. Только живи. Только дыши…
Когда молишь о прощении, все обретает смысл… Почему мы не успеваем прощать? Зачем, ведомые собственной гордыней и страхами, мы причиняем боль самым близким? Не должна ли любовь главенствовать над всем земным?...
Как человек умирает? Возможно, он проигрывает войну с самим собой, пораженный, словно Ахилл, в единственное уязвимое место.
Прерывистый вдох, едва различимый в шуме гудящего ветра стон, поворот головы и словно ответ всем ее молитвам:
- Хи… Хиляль...?