ТРАДИЦИИ И ПРОРОКИ
пахли железом и болью , дымом и лошадьми , но чем больше они ненавидели меня , тем ярче и ожесточённее разгоралось пламя моей любви к ним и желание обладать ими . Я должен был стать сильнее их , и я стал . Я обнажил оружие и перестал опасаться нанести увечье какой-нибудь из них . Их запах , их уродство и дикость будоражили кровь , отчего мои мускулы наливались невиданной до сей поры мощью .
Они пахли почти как самцы , и я перестал думать , как думают люди . Они хотели видеть во мне зверя , и они его увидели , только стократ сильней и злее , чем они рассчитывали , зверя , познавшего одно лишь насилие и не ведавшего ласки .
Насилие ! Насилие ! Славные и жестокие девы-воины , ваша трапеза не состоится в этот раз ! Вашими трофеями будут боль и горечь поражения , я растопчу и унижу вас , изорву , изрежу и брошу в пыль . Мы победили , мой жестокий демон войны , мы изранили их и изнурили , а потом привязали всех к огромному дубу и всласть насладились своей победой . Они все были девственны , пока я не изнасиловал их — грубо и недостойно для живущего среди людей . Но ни одна из них не кричала , лишь бессильный стон иногда прорывался сквозь крепко стиснутые зубы , и за это их уста остались нетронутыми . На этих телах не осталось ни одного не пронзённого или не избитого места , я имел их даже в раны , а мой воин-брат испражнился в них ; но тем самым мы сохранили им жизнь .
Эти девушки и сейчас живут и сражаются где-то , сея отвагу в сердца одних мужчин и ужас в животы других . Они не помнят своего поражения , мой бог сделал для них очень много .
Когда я отвязывал их , они еле дышали ; девы оседали в траву стонущими израненными куклами , и горечь раскаяния и жалости выплеснулась в моё сердце из , казалось бы , давно забытого тайника . Чтобы не выказать слёз , я отвернулся и быстро ушёл с поляны . Я чуть не устремился — прочь , прочь из этой вселенной боли , к одной из них , к другой , лишь бы совсем не потерять душу , проклятую , но , тем не менее , живую . Я выдержал только благодаря тебе .
Я тогда признал своё поражение , о мой милосердный бог , и ты не только простил мне это , ты поощрил меня сладчайшим экстазом побеждённого , когда ко мне вернулось всё то , чем мне довелось убивать раньше . Так я вернул себе жизнь для мира женщин .
И ещё были семь . Семь святых , семь проклятых . Спроси меня , мой бог , желаю ли я снова ? И я отвечу : да ! Спроси меня , косматый господин , желаю ли я снова ? И я отвечу : нет ! Восторг и ужас нераздельны за пределами обыденности .
Семь — это когда был отдан я . Я вновь забрал их всех , но силою безволия ; ни одна раковина не раскрылась от моего натиска , они распахивали свои створы , выворачивали нутро и вбирали меня лишь по собственному произволу и повинуясь инстинкту головокружительно-бездонной древности , когда они были как я , а я — как они . Откажись я , попытайся убежать , исчезнуть — всё было бы тщетно ; это моё бессилие было предрешено ещё тогда , когда я только вставал на тропу моего бога , с остервенением неофита и жадностью голодного вампира вбирая и испытывая каждое слово его науки , казалось бы , такой мужской и предельно ясной .
Ты был сказочно великолепен , о царственный сатир ! Зарево огромного костра отражалось всеми оттенками меди в локонах твоей шерсти , стекая с могучих плеч по
206