ТРАДИЦИИ И ПРОРОКИ
Мой премудрый бог, ты подарил мне тайну чисел. Теперь я мог пожирать всё
стадо через принесение в жертву избранных; я мог поглощать моря, испивая из чаши
их причастия, где от каждого из них — лишь по несколько скудных капель.
Сколько вас сегодня, танцующих в круге весны, вас, глядящих на меня с непе-
реносимым вожделением жертвы, сколько вас, убийц своего палача?
Сколько сегодня в этом лесу будет отравлено ядом стрелы моего господина, и
скольких пронзит моё неутолимое естество — приговорит, вознесёт, восполнит?
Я знаю числа, я считаю.
Однажды их было тольк о две — во имя великого дара выбирать, дара вечного,
живого и беспощадного к трусам, но дарующего храбрецам силу богов.
Тьма и свет, лёд и пламя, нежность и экстаз — я не помню, с которой из них я
начинал свой танец бытия и в какой из них умирал последней.
Ах, это было так близко к совершенству! Я почти не чувствовал похоти, то, что
стянуло нас в единый клубок страсти, шло из предвечного и бесстрастного далека,
чуждого всякой плоти и её велениям. Они оплетали меня, как две змеи — чёрная и
белая, — и пока я изливал в одну твои дары, о бог, другая щедро вскармливала меня
нектаром неугасимой жизни, мера которому не будет сочтена никогда и никем.
И ты был во мне, ты молчал и улыбался.
Так умер я в пространстве выбора, не выбирая, и навсегда остался по обе сто-
роны границы дня и ночи.
Было три — как ликов их всесильной матери.
Невозможно красивые, они не имели возраста и не принадлежали ни к одному
из известных мне племён.
Пока я проникал в одну, две другие танцевали рядом, воспаляя себя, меня и лес
потусторонним, неземным желанием.
И одна из них всегда была в этом танце мною, уделяя другой как самец, запол-
няя её огромным бледно-розовым фаллосом, дарованным тобой, мой весёлый и
щедрый бог, во имя полноты искусства. Совокупление богинь — для меня, ради меня
— вот что воспламеняло в тот раз моё солнце, вторящее каждому движению
нежнейших бёдер, украшенных разгорячённым достоинством зверя.
А ты сидел на раскидистой ветви одного из этих дубов, смотрел на нас, молчал
и улыбался.
Три запаха — сладкий, горький и немыслимый, — которые источали их тела,
обернулись тугой петлёй вокруг моего горла и лишили меня дыхания.
Я убил последнюю из них и умер сам для мира женщин.
Четверо совсем юных девушек были дочерьми одного отца — великого воите-
ля и крепкого тирана. Он усмирил все ветра от восхода до полуночи и поработил их
народы, взяв от каждого по жене в свою цитадель.
Я мог бы стать хозяином короны, трона и отваги этого достойного правителя,
устремившись к любой из его дочерей, но я помнил назидание моего бога и вошёл в
этот круг с закрытыми глазами и раскинутыми крестом руками.
Девушки были горды и неопытны, но, воспитанные в порядке, пали перед хао-
сом нежности моих поцелуев.
204