ТРАДИЦИИ И ПРОРОКИ
что женщина не только посудомойка, но и личность... Как не стыдно было писать так
много, чтобы всё свести к феминистическому нытью...
Нет. Дело вовсе не в феминизме. Оба фильма рассказывают о борьбе природы
с социумом. У природы в Западной культуре есть свой традиционный символизм. Не
будем в это слишком углубляться, но смысл заключается в том, что хтонический жен-
ский образ выражает Великую Мать: рогатую (вспомним очаровательные рожки Ма-
лефисенты) лунную богиню, олицетворяющую вселенские процессы движения мате-
рии. Есть, конечно, и мужские хтонические образы: в классическом мире таковые
называются сатирами, силенами, фавнами. Они преследуют и насилуют девушек, они
воруют детей, они обманывают путников. Конечно, в отношении к социальному
устройству (которое и систематизирует представления о божествах) природа в лю-
бых её проявлениях является деструктивной силой, но женские хтонические боже-
ства всегда считались более сговорчивыми, более милостивыми: Геката — ужасная
богиня ночи, но к ней шли за помощью в колдовстве. Что касается мужских хтониче-
ских образов, то они вызывают ужас, это совершенно агрессивная потенция приро-
ды. Великий Пан (именно от его имени происходит слово «паника») помог Дафнису и
Хлое в поэме Лонга именно потому, что они практически всецело принадлежали его
миру коз и овец. Эти древние символы сформировались на заре человеческого суще-
ствования. Хтонические божества обитают в лесах и обретают наибольшую власть
над миром, когда спускается ночь и лунный свет окрашивает землю в тусклые краски.
Когда людям страшно за свои жизни. Когда «политическое животное» боится задуть
светильник.
Вот в чём вся соль. Жуткий и всемогущий фавн-Боргман противопоставляется
не менее могущественной в своём фантастическом мире, но милостивой Малефи-
сенте. В действительности, как видно и из фильма, и из сказанного ранее, Мал ефи-
сента не добрее Боргмана: даже наоборот, она истребляет их пачками, носясь на
своих крыльях по воздуху. Однако именно её женский образ, история её взаимоот-
ношений с социальным миром (со Стефаном в частности) создают ей настолько
непоколебимый шарм, что каждый зритель сочувствует ей, а некоторые даже проли-
вают порой слёзы (сам видел в кинотеатре). Мужской же фавнический образ Борг-
мана делает его подлинным чудовищем, одним из лучших кинематографических во-
площений нечистого духа. Разумеется, от пола главного героя зависит и половая
принадлежность всех остальных персонажей. Так, аналогом Стефана у Боргмана вы-
ступает Марина, феи предстают в образе гномов, ворон, появляющийся позже — в
образе прилетевших по вызову Боргмана на самолёте убийц женского пола, и так да-
лее. Впрочем, всё это не настолько интересно.
Главное я уже сказал, и остаётся добавить всего один штрих: по-настоящему
природа всегда цельна, и разделить её на мужские и женские образы может только
человек, в зависимости от тех аспектов, которые он склонен в данный момент ви-
деть, абстрагируясь от всех остальных. В сущности, Бог — самая высшая форма аб-
стракции (хотя я ни в коем случае не утверждаю, что Бог нереален, иллюзорна и
ограничена лишь форма, которую ему приписывает человек). Боргман же с Малефи-
сентой — и есть боги, о, да, это древнейшие из богов — те, кого человек умолял у
пощаде, испуганный во всякие дни своего унизительного прошлого, о котором так
сокрушённо и завистливо вздыхали деятели Европейского Романтизма.
152