АПОКРИФ-77: 06.2014 (C5.0 e.n.)
эдак. Эти слова не сочетаются. Это слово означает не то. Правильно говорить таким-
то образом. Одно — смехотворно, другое — ненаучно, третье — двусмысленность,
четвёртое — смешение понятий (о, смешение понятий!), пятое — неуместно, шестое
— неприлично, седьмое — инфантильно....
Дело не в скрупулёзной редактуре, близоруко сверяющейся с Розенталем, а в
том, что в современном языке утрачивается субъектность говорящего, его
идентичность — рассредоточивается по «дискурсивностям», стилистическим
регистрам, сферам специальных дисциплин, зонам применения тех, а не иных
критериев истинности. Дело в том, что обывательский или бюрократический узус,
подобно научному или религиозному, закрепляет за словами и словосочетаниями
исподволь, а иногда и открыто, принудительные особые значения.
Чтобы быть понятым, даже просто выслушанным, нужно выстраивать
высказывания с оглядкой на их узуальный смысл, произведённый кем-то, не тобой.
Словари и энциклопедии переписываются, положительные и отрицательные
коннотации перераспределяются при дружественном молчании апатичного
большинства, которое, чего таить, привыкло получать языковые конструкты, фразы
готовыми, ассоциативные связи запрограммированными — от журналистов,
лидеров, аналитиков, телеведущих и прочих «профессионалов», из посредственной
или устарелой, банализированной литературы, из сериалов и штампов школьных
сочинений.
Но язык большинства не образует тотальности, из него вырывается
литературное высказывание. Это — резервация, где якобы языку предоставлено
чествовать себя, как писал Рикер. Однако язык, чествующий себя в резервации,
стерилен, покуда не затрагивает устои политической жизни в широком смысле от
политесов до полиции (Деррида), то есть пока не вырывается из неё, из дурной
трансцендентности,
этого
сугубо
писательского
(или
философско-
публицистического) загончика для рафинированной игры в бисер, далёкой от
ежедневной жизни. Язык высвобождается для актуализации деструктивно й и
конструктивной энергии индивида в среде, где индивид не разделён условно-
добровольным договором на «писателя» и «гражданина», на «играющего» и
«серьёзного». В этой плодотворящей среде смешиваются религиозно-мистический,
политический, этический, репортажный, рационально-познающий, правовой и
лирический
дискурсы,
разделённые
шизоидальностью,
то
есть
интериоризированным членением социального мира. В этой среде можно быть
субъектом своих высказываний, а не просто тем, кто их произносит.
Это и происходит у Алины Витухновской, с её любовью к самовозгорающейся
фонике, бесцеремонно вовлекающей значения, удалённые от области лояльного
«лиризма». Та омиофония, паронимия, которую столь привычно подавлять для того,
чтобы понимать языковые клише расхожей мещанской идеологии.
Я твой Чик-Атилло, Отелло,
Твой кич в молчаливой ночи.
Я вышел на мокрое дело.
Дрожи, Госпожа, и молчи!
193