Залезаю в машину. Завязываю глаза. Постепенно успокаиваюсь и впадаю в полусон.
Приезжаем. Выходим из машины. У входа
в подъезд какой-то человек.
Говорит:
«Вы там аккуратнее, там между первым
и вторым этажом какой-то человек валяется. Я милицию и скорую уже вызвал».
Сумнина говорит — «мёртвый?».
— Не знаю, может, пьяный.
Сумнина говорит — «кровавый?».
— Нет, хотя рядом с ним нож валяется, запечатанный.
Мы протискиваемся в квартиру. У нас
первый этаж. Я с завязанными глазами.
Время часов 10–11 вечера. Миша приготовил еду. В воздухе напряжение. Сажусь за
стол. Жду, пока Сумнина достанет фотографии и осколки бутылки. И разложит
передо мной. Тогда сниму с глаз повязку.
На чёрном круглом столе передо мной
эти осколки — две фотографии, один
рисуночек акварелью того же формата и плавленая битая бутылка. Вот и всё.
Конец.
Не мёртвый, говорит: «непонятный».
Может, этот невиденный тобой немёртвый
труп, с нераспечатанным ножом (что бы это
ни значило) — это и был отпечаток образа