немецкой легавой, а не для английской, не для сеттера. Скорбно
помню до горизонта лежащие заскорузлые поля с жухлой колючей растительностью под Каменск- Уральским. Пастух-казах на
низкорослой, понурой лошади часами пел себе, безразличный
ко всему; стадо мелких худых коров вызывало жалость к ним.
Не сдержался я: что же на таких-то землях плохо все? Не всегда
ж так было? – спросил. Он ответил: «А всё начальники…».
Жизнь, работа с легавой и охота с ней – дело индивидуальное, очень личное, если не сказать – интимное. Оно шалмана не
терпит, адреналин дает тонкий, стрельбы требует правильной.
Но – ах, какие с ней охоты, эстетически чувственные впечатления! Об охоте с Шелем писать не могу – это бы значило писать
и плакать. Но был у меня друг с английским сеттером задолго до Шеля в моей жизни, он прошел в судьбе моей знаковым
светом глубокой цельности. Это Белов Олег Петрович, горный
инженер, геолог, первооткрыватель нескольких рудных месторождений. Был он старше меня лет на десять, жил в Алапаевске
и однажды написал мне как эксперту-кинологу, специалисту по
легавым. Оказалось, у него сеттер от ленинградских чемпионов,
и никому это не интересно. О, интересно мне! Я пригласил его
в гости, он приехал с собакой – так я познакомился сразу и с
ним, и с его Штурманом-1600/а, обладателем полевого диплома
I степени, прекрасным образцом породы английских сеттеров.
Мы сидели за столом в его честь: моя семья (жена, двое детей,
я) и он на диване с сеттером рядом (за столом, то есть). Штурман вежливо, не выпрашивая смотрит на стол, брыли (губы) его
подрагивают от вкусных запахов, не сдержать слюну; Олег Петрович частенько достает платок из кармана и пользуется им,
как салфеткой. И воспринималось это моей семьей нормально.
Я впервые видел столь приличный этикет и признал его с уважением. Со спаниелями своими до сего не поднялся: темперамент у них иной.
Мы стали часто переписываться, взаимно консультироваться, в письмах нашли друг друга. И вот я в гостях у Бело- 91